Дерево тум-тум

По пути на работу сделала сегодня крюк. Небольшой. Не прямо от метро к Тимура Фрунзе, а в другую сторону, по Садовому, мимо бывшего книжного магазина "Прогресс", а теперь - книжного магазина "Буква", по Зубовскому проезду, и там уже Тимура Фрунзе. Мне надо было зайти в эту "Букву". На Зубовском проезде есть какое-то заведение, оформленное как английский паб - с такой красной деревянной облицовкой. А на вывеске написано вовсе даже про итальянскую кухню. Верхняя выступающая планка в этой облицовке - на которой пишут название, а в данном случае как раз про итальянскую кухню - вся покрыта льдом и сосульками. Маленькие сосульки и побольше. И тут я вспомнила —

Ведь в детстве так и было. Сосульки, маленькие и побольше. И перед тем, как заходить в дом, надо было посмотреть на крышу - не висят ли над подъездом те, которые побольше. А если висят, то очень быстро заходить и на тротуаре не стоять. Это было совсем так же, как посмотреть сначала налево, потом — направо, когда переходишь улицу. Не такое сильное, потому что смотреть сначала налево, потом — направо надо всегда, а сосульки висят только зимой. Странно, что оно потерялось, это правило, и еще страннее, что я про него сейчас вспомнила. Такое ощущение —

Что прошел дождь, выпал снег, время кончилось и наступило безвременье. Конец года — как точка разрыва. Если смотреть под ноги, там как было раньше, до соли и реагентов, лед, снег, песок. Впрочем, сейчас чаще гранитная крошка. В субботу мы шли с Лешей в гости, и шел дождь, на асфальте — вода со снегом. А потом мы шли обратно — похолодало, на асфальте — вода со льдом. И нам навстречу дворники с тачками, посыпают своей крошкой. Шикарный слоистый лед получился, с вкраплениями гранита. А сегодня на Тимура Фрунзе прошла посреди разговора — охранники и шофер, шофер говорит —

Бабы, они вообще бестолковые.

И это так мило, вот правда.

В школе уроки начинались в 8.30, и где-то в 8.15 я выходила из дому и шла по переулку. Примерно в это же время начинались и заканчивались смены на международной телефонной станции, и мне навстречу шли тетеньки на работу, шли и разговаривали. И разговоры все были про мужей и колбасу. А сейчас я иду с работы по другому переулку - в разное время, и куча людей идет с работы, и разговоры все - то сервант лег, то доступ нужен, то фид какой-нибудь. И такое ощущение, что ничего не поменялось, вообще, хотя где тот фид и где та колбаса, и мне не восемь лет, а двадцать девять, но никакой на самом деле разницы.

Я не люблю Москву - а раньше очень любила. С Москвой случилось примерно то же, что и с телевизором.
С телевизором же произошло такое - у нас был телевизор, и я его смотрела. Я занималась под него, потому что он блокирует как раз тот канал, который занят посторонними мыслями и отвлекается на все подряд. Я смотрела какие-то передачи. Иногда там показывали хорошие фильмы. Потом мы снимали квартиру без телевизора, и прошло полтора года. Мы переехали в квартиру с телевизором и обнаружили, что смотреть его больше невозможно - вообще. Жить под одной крышей даже с выключенным телевизором - и то тяжело. Мы отдали его каким-то людям. Потом у нас возник еще один телевизор, мы его снова отдали.
Все это время я жила-жила в Москве, где сносили дома - разные, прекрасные, важные, всякие - и строили нечто уродливое и непонятное. Где становилось все больше машин, где дворы превращали в стоянки, где убирали лавочки и тротуары. Где фасады завешивали вывесками. Где виды загораживали рекламными щитами. Где на неснесенные дома надстраивали непонятно что. Но оно как-то шло само собой, какие-то дворики всегда оставались, на каких-то лавочках всегда можно было пить пиво, на машины я не обращала внимания, пока не родился Леша. Потом Леша родился, и я около восьми месяцев сидела дома, гуляла по окрестностям. Случаи, когда я выезжала из нашего пятиэтажного района - а пятиэтажный район не бывает ни плохим, ни хорошим, он просто есть с самого детства - можно пересчитать по пальцам. Двух рук, но одного человека. И после этого оказалось, что Москва ужасна. Она не красивая, не уютная, не спокойная, не быстрая, не плавная, не по дороге, не по бездорожью, при этом она даже не безумна. В безумии может быть органичность, или стиль, или непротиворечивость, да что угодно в нем может быть. В Москве ничего не осталось. Миры в ней наслаиваются друг на друга таким образом, что все - полузадавленные. Все даже не исчезло, а исчезло наполовину, отовсюду торчат обломки, на обломках построены дворцы, они разрушены, по руинам ездят машины, они сломаны, на их остовах растет трава, она выжжена, вокруг бегают собаки, ходят гопники, стоят торговые центры и офисные здания. И все посыпано шелухой от семечек - густо-густо.
В этом городе ничего не хорошо - ни жить, ни растить детей, ни даже работать. Для работы нужны пространства, кафе и газоны, а совершенно не офисы, машины и миллионы людей. Ничего нельзя делать в Москве, и если вдруг чувствуешь ритм - то только свой собственный.
Не понимаю, как полюбить это чудовище, даже если родиться тут прямо сейчас. Даже если жить тут всегда и быть его частью. И это больше даже не грустно, это никак.

Гуляли сегодня с Лешей. На коляске. Проехали по скверу, по тропинке мимо школы, приехали на детскую площадку - там такая есть горка, с одной стороны - обычная горка, с другой стороны - труба. Леша хотел проехаться в трубе, но заябоялся, в результате съехал, и не понравилось.

Там играли девочки, на этой детской площадке, - лет десяти-одиннадцати, мне кажется, но я очень плохо разбираюсь в возрасте детей после года и девяти месяцев. Они кидали друг другу теннисные мячики. Три девочки отдельно и две девочки отдельно. У тех девочек, которые две, были деревяшки, они их называли битами. Когда мы приехали, они просто перекрикивались, а потом одна крикнула, что что-то пиздато, и все вспомнили, что надо материться. И стали. А одна все время говорила - ой, i am so sorry - это когда совсем плохо кидала.
Потом мы с Лешей приехали на другую детскую площадку, и там Леша лазил по всяким лесенкам и аркам, и ходил по доскам, которые болтаются на цепочках, правда тут он держался за меня.

Потом сходили в магазин, и по пути обратно совершенно убедились в том, что нецензурная лексика перестала быть нецензурной. Грудные дети, может, и не ругаются, но просто потому что они вообще не умеют разговаривать. А все остальные - ругаются.

И когда вечером я клала Лешу спать, под окном как раз Игорь пил пиво с каким-то своим друганом. Игорь он не очень разговаривает, а вот друган ругался так, как я давно не слышала. Эти девочки с теннисными мячиками, небось, записывали бы каждое слово. Но Леша все равно заснул.

А потом я ходила в магазин. Мне идти через детскую площадку, а потом по дорожке - справа дом, слева газон. На газоне - деревья. Рядом с одним колупался какой-то мужик, что-то непонятное делал. Я посмотрела и пошла дальше, а когда возвращалась обратно, он как раз шел мне навстречу. Я свернула на другую тропинку - посмотреть, что там с деревом. Он перерезал ему кору - кругом.

Я подумала - вот блин сука, и ведь прошел мимо, и ничего я ему не сделала. И побежала обратно, но его уже не было. Стала возвращаться - и увидела его, рядом с домом. Там такие есть дома, раньше их называли башнями. Девятиэтажки - а район весь пятиэтажный. Сейчас-то конечно смешно их называть башнями, но тем не менее.
Я подбежала к мужику - ему лет за шестьдесят, и весь в опилках - и говорю ему очень злобно:
- Что вы сейчас делали с деревом? И какого черта?

А он остановился и отвечает:
- Сейчас я вам объясню.
И дальше, если вкратце:
- Мы пять или шесть лет страдаем от этого дерева. Оно заражено тополиной молью. Наши женщины его уже и солью поливали - никакого эффекта. И неоднократные мои обращения не возымели действия. От тополиной моли нет средства. Я выходил в интернет - нет средства. Она откладывает яйца в листья, по двадцать-тридцать штук в каждый лист, бомбы. А сейчас они в коре, ждут, когда листья будут. А у нас - видите, форточек нет. Нет форточек. Не понимаю, что они едят. Вот сейчас уже - несколько штук летает. Шерсть не едят и фрукты. Вокруг абажура летают, на свет, и к экрану телевизора. Пять или шесть деревьев тут заражено. Вот это, вот там большое дерево на углу, там еще два дерева, на детской площадке. Но те все дальше. К нам именно с этого летят. Я за ним наблюдал. Пять или шесть лет уже страдаем, никакого спасения нет.

Ну и вот. В общем, я не проломила ему голову бутылкой, а извинилась и пошла домой.

Покупала яблоки и виноград в овощном ларьке, передо мной стояли два мужика. Один уже купил чего-то, а другой попросил луковицу. Продавщица спросила:
- Вам большую?
Наверно, думала - раз одна, то пусть хоть большая.
Он подумал и сказал:
- Да нет, среднюю.
А второй мужик сказал:
- Ты же брал лук недавно.
- Нет, не брал, - ответил первый.
- Да брал. Вчера.
- Не, вчера не брал.
- Ну значит позавчера. Точно брал.
- А. Так то красные. Это салатные луковицы.
- А это что, супные? - спросил второй мужик.
- Это для курребрышек, - ответил первый.
Тут второй мужик увидел, что я тоже слушаю и улыбаюсь, застеснялся и стал над первым подшучивать, чтобы я не подумала ненароком, что он тоже разбирается в луковицах.
- Ну ты хозяйственный, - говорит, - прямо Золушок.
Но первый не обиделся.

У магазина булочная случился прорыв в рекламе и развитии бизнеса. Несколько дней назад на булочной появился огромный плакат с красными восклицательными знаками на желтом фоне - о том, что скоро у нас появится мясной отдел! мы приятно вас удивим!!
Сегодня пришла утром в булочную - за молоком для каши, а там таки да, мясной отдел. А кроме того - появилась копченая рыба (мне ее порекомендовала продавщица) и ультрапастеризованное молоко. Ультрапастеризованное - это не совсем молоко, но существенно лучше стерилизованного, которое совсем не молоко.
У новых продавщиц вид совершенно праздничный. Старые тоже довольные. В мясном отделе продаются говяжья вырезка - длинный шмат темного мяса, говяжьи голяшки - вполне себе такие голяшки с круглыми косточками, изогнутые куриные шейки, мелкие куриные сердца, какой-то еще фарш, очень много всего. Они будут праздновать открытие нового отдела и есть куриные сердца, закусывать ими водку.
Про мясной отдел (развитие бизнеса) напечатали листовки, и даже развесили их по подъездам ближайших домов (реклама). Нам вот тоже повесили. Там среди прочего написано - привыкайте к низким ценам. От всего этого какое-то странное ощущение - молодости что ли. Никак не верится, что эти листовки с курицей развесили сегодня, могли и десять лет назад.

Ходила сегодня в магазин – такое событие. Там куча людей, но вопроса «что они все делают тут в рабочее время?» как-то не возникает. У них нет еще никакой работы в рабочее время, им слишком мало лет.

Сначала я покупала лифчик и впервые сделала это - померила лифчик с поролоном. Продавщица отчаялась натянуть на меня хоть что-нибудь из того, что мне нравилось, и уговорила померить лифчик с поролоном. Как делают это все те, кто постоянно покупает такие лифчики, я не понимаю. Как испанский сапог, только на груди. Не очень представляю себе испанский сапог, кстати, но имею в виду что-то жаркое, тесное, жесткое, твердое и негнущееся.

Потом я пошла во всякие другие магазины, и обнаружила, что они доверху полны куртками. Кожаными разноцветными куртками. У них у всех чуть-чуть разные фасоны, но с пяти шагов не различить. Только стоят очень по-разному. В «Промоде» - восемь тысяч. Еще где-то – семь. В магазине «Bershka» - две пятьсот. Но в магазине «Bershka» они на меня не налезли, по той же причине, что и лифчики – сиськи не помещаются. Хорошо хоть не пришла продавщица и не стала уговаривать купить с поролоном. Но там продавщицам явно не до того. Там ужасная толпа народу, кучи вещей, музыка талдычит одно и то же – i want a fashion girl, i want a fashion girl, fashion girl, fashion girl – мужским голосом, девушки вокруг нервничают и меряют, меряют, какая-то одежда прямо на полу валяется, атмосфера совершенно безумная. Еще в некоторых магазинах принято каждые несколько минут прерывать музыку и говорить на весь магазин – Катя, подойди, пожалуйста, на кассу. Кристина, подойди, пожалуйста, на кассу. Через какое-то время можно выучить имена всех продавщиц.

Куртку я тем не менее купила, в другом магазине. Черную. Наверно, стоило зеленую, но что-то настроение не то. За три пятьсот. Ну и что, зато сэкономила на пижамах для ребеночка. У него и так шесть штук, зачем маленькому ребенку еще пижам? Пусть кушает пирожные.
Вот приедет завтра из Дублина один человек – назовем его, как обычно, условно А. или Б. И я скажу ему:
- Знаешь, А., что на новый компьютер денег нам сейчас не хватит, я поняла еще в воскресенье, но какие-то деньги же остались, пришлось купить куртку, а заодно лифчик и джинсы.
Do you want a fashion girl?

Была вчера на Профсоюзной. Там меня сразу спросили - где торговый центр Панорама? что это за улица? а это что за проспект? где дом 30 дробь 2? Парень с золотым зубом спросил, его жена спросила, старушка с фиолетовыми волосами спросила, старушка с палкой спросила. Как же они тут все лето, без меня.

В последнее время моя жизнь устроена таким образом, что я периодически оказываюсь в каких-то странных, несуществующих местах. И даже не только я - например, один человек, допустим, А. или Б. был недавно в Строгино. Он забыл у водителя сумку с Важными Вещами (опустим мои эмоции по поводу тех, кто забывает у водителей сумки с важными вещами), позвонил ему и отбыл в Строгино - через час после того, как мы приехали на дачу с сопливым ребенком и кучей вещей (не таких, понятно, важных, но куда более объемных). Ну хоть вещи помог перевезти, чего уж.
- Ну давай на раёне встретимся, - сказал ему водитель, и Б. поехал на раён.
Он выпил уже, водитель, и никуда подъехать не мог. Они встретились с А. где-то на раёне, а потом еще ехали до стоянки. Б. хотел ему дать денег, но водитель отказался.
- Ты нормальный пацан, - сказал водитель А.
Про раён же Б рассказывал, что он доверху завален семками и населен одними гопниками. Если кто хочет возразить, что он, дескать, сам живет в Строгино - я-то там не была, все вопросы к А. Или к Б.

А я была в другом совсем месте. Я ехала до станции "Лось" (это звучит как станция "Мост", о чем это я), а оттуда на автобусе до Медведково, а оттуда на маршрутке до строительного магазина "Леруа Мерлен", а оттуда на полуавтобусе-полумаршрутке до Мытищ, а там еще на другом автобусе до станции - никак не могу понять, когда нам удалось настолько вырасти, чтобы заниматься такими взрослыми и скучными вещами как ремонт.
Станция "Лось" - не такое, конечно, несуществующее место как Строгино, и я лично знаю несколько человек, которые там живут, и у одного из них даже была в гостях. Собственно, это мой родной дядя. Но давно это было.
В Медведково я не была, зато я была на Бабушкинской. Но все это, тем не менее, странно. Я ненавижу перемещаться в пространстве - если по делам.
Когда я ехала еще только в Медведково, и автобус остановился на остановке, где стояла девушка с коляской. Девушка была очень худенькая, а ребенок в коляске - очень большой. Года два, я бы сказала. Девушка стукнула в окно автобуса, и один из пассажиров, такой подкачанный молодой человек, вскочил и помог ей занести коляску. А через две остановки ей стало пора выходить, и она махнула рукой и качнула головой, и он снова вскочил и вынес коляску на улицу.
А в строительном магазине - который представляет собой одну из моделей ада - потрясает количество младенцев. То есть понятно, что младенцы напрямую коррелируют с ремонтом, но кто бы мог подумать, что до такой степени.

Ходила сегодня стричься - к Александру. Александр по-прежнему нежно вытирает уши, и его я запросто уломала подстричь меня покороче. Александр, конечно, кряхтел и долго примеривался, держа прядь на макушке за кончик, потом три раза переспросил, но подстриг. Давно у меня не было такой короткой стрижки, хотя это все какой-то дурацкий компромисс, второй раз разные люди вокруг меня бреются налысо, а я - только стригусь покороче.

Александр потолстел за те два с лишним года, что меня не стриг. По-моему, у него семья, дети и все такое. Первый раз я стриглась, когда мне было восемнадцать. Хотя до этого, конечно, тоже, классе в восьмом, или может, в седьмом, и вообще лет до пяти меня стригли коротко, чтобы потом гуще, и все радостно принимали меня за мальчика. А потом тоже была стрижка, долго. Каре. Но это все не в счет, мне было восемнадцать, и было лето, и я приехала с дачи в Москву. Ночью по эм-ти-ви показывали какую-то передачу, там была тогда такая дико откровенная передача, разговоры об этом или что-то вроде того. И вот той ночью они обсуждали чуваков, которые лапают женщин в транспорте. Это, в общем, бывает - не очень-очень часто, но достаточно регулярно, но, боги мои, что они натворили этой своей передачей. Папа довез меня до Семеновской на машине, и за четыре остановки и одну пересадку разные люди прижимались и тянули руки три раза. Настроение у меня было так себе, а когда доехала до Таганки и решила подстричься - то и вовсе не очень. Поэтому я облилась слезами, сидя перед зеркалом, а парикмахер Ян подумал, наверно, что я убиваюсь по куцему рыжему хвостику.

Это была первая парикмахерская в моей жизни, где работали молодые люди. В остальных всегда преобладали объемные тетки, порыжевший линолеум и тараканы, а эта была блестящая и новенькая. У всех, кто там работал, на голове было что-то эдакое. Много мелких кудряшек, или очень растрепанная укладка, или тогда была модная стрижка "лесенкой". По отдельности, наверно, они бы не так выглядели, но все вместе и в этой парикмахерской - казалось, что они не берут на работу людей с простыми прическами, потому что парикмахер должен всем своим видом показывать, что он разбирается в волосах. И какие-то они все были развеселые, и очень задорно ходили курить на крыльцо. Совершенно невозможно представить, что у кого-то из них были дети.
Потом эту парикмахерскую перенесли в другое место, а потом вообще закрыли. Но мне с тех пор все время кажется про парикмахеров, что они должны быть отвязные и с соответствующими волосами. Но нет, нет. Сейчас все как-то скромно выглядят. У администраторши и вообще какое-то прилизанное каре.