Дерево тум-тум

В нашем районе на асфальте часто встречаются надписи - белой краской, крупные буквы. Во дворе рядом с школой, через Нахимовский от нас написано — Федя, я тебя люблю! Филип. Подозреваю, что это писали недоброжелатели Филипа. А рядом с новым — вот уже лет пять, как новым — домом написано — Марьям, я тебя люблю! А совсем в другом углу района, ближе к Новым Черемушкам, написано Наташка+Кирюшка=любовь, только вместо "любовь" там сердечко нарисовано. И еще бывает написано — С добрым утром, любимая! И всякое такое. Как будто всем школьникам раздали специальные баллончики с краской, чтобы они писали на асфальте не абы как, а аккуратненько, и чтобы не стиралось. А еще кажется, что почерк похожий, но это из-за того, что краска похожа.
А сейчас белая краска кончилась, похоже, и в сквере написано — Рита, я тебя люблю! Паша — кислотно-оранжевым, а рядом со стадионом — Аня, я тебя люблю! — синим. Этот синий - неудачный, почти стерся уже. И буквы неровные. А хоккейная коробка рядом — тоже синяя.
Столько любви вокруг, надо же.

Я хожу гулять теперь каждый день, а иногда - так и по два раза. Сначала я хожу гулять днем, причем иногда тем временем дня, которое вообще-то считаю утром. Но чаще днем. Днем я гуляю по окрестным дворам. Рядом с домом у нас сквер - центр местной общественной жизни. Днем там сложно найти свободную лавочку, на всех сидят старушки - ведут светские беседы о здоровье и ценах, сидят нетрезвые мужики среднего и старшего среднего возраста, а женщины с колясками ходят туда-сюда, и присаживаются только иногда. Это, могу сказать авторитетно, потому, что дети, бывает, просыпаются, если остановиться. Когда жарко. Поэтому надо не останавливаться, надо идти. Я хожу по дворам, а многие по скверу, туда-сюда. На Профсоюзной, кстати, всегда так было - все сидят не кучками в разных местах, а собираются в каком-то одном и общаются. Как в салоне. На Таганке только на лавочках перед подъездом сидели, а тут перед подъездами даже лавочек нет, поэтому светская жизнь.
Вечером я хожу гулять реже, и тогда иду к Академической, а дохожу где-то до улицы Кедрова. Идти очень хлопотно, надо переходить дороги. Дороги надо переходить по светофору, а потом снова сворачивать во дворы, не по Профсоюзной же идти. И температура по пути очень неравномерная. Сначала прохладно, не прикрыть ли пеленкой?.. Потом - метро Профсоюзная, жарко, не убрать ли пеленку?.. Потом двор, прохладно, не прикрыть ли пеленкой?.. Потом жаркая часть двора - что-то там, трубы что ли какие-то. На Таганке было такое место, рядом с прачечной, где всегда расцветали одуванчики еще в марте. Сейчас там ресторан "Будвар" построил летнюю террасу. Она сгорела, эта терраса, но ресторан "Будвар" построил там целый павильон. А еще столики вообще просто в проулке поставил. Я ничего не имела бы против, если бы росла в каком-то другом месте и хранила сентиментальные воспоминания о каких-то других одуванчиках. Потом я перехожу через Кржижановского, страшное место с трамваями, и иду дальше, дальше. И только около улицы Кедрова я встречаю какого-то человека с открытым ртом - А. или Б. - поворачиваюсь и иду домой.

Игорь (Ииигаааааарь) который день уже трезвый. К нему, похоже, бабушка приехала, ходит с ней гулять под ручку. Помог мне втащить коляску. Поговорил о погоде.
- В Японии вообще сорок градусов, - говорит, - Непонятно, как они там, тут и то загибаешься.
Но что-то вокруг него происходит. Какие-то неприятные люди, бегают, стоят перед подъездом, обсуждают взволнованно. В обсуждениях фигурирует кровища. Игорь же невозмутим и загадочен.

А еще вчера ходила в сад "Эрмитаж" - там фестиваль детских театров. Спектакль был какого-то бурятского театра, с кострами, песнопениями, варганом, матерью-богиней и прочими необходимыми вещами. Его смотрела толпа странных людей.
За нами сидел мужик с бухтящим голосом и занудливыми интонациями, и этим своим голосом с интонациями он непрерывно шутил. И вроде бы даже не так уж плохо шутил, иногда смешно, но лучше бы все-таки не шутил.
Перед нами сидела девочка-трудный подросток, в джинсах и черной майке с какой-то металлической группой, в кожаном браслете и бандане с надписями wild power, с жидкими грязными волосами. Она пришла с мамой, и эта мама ужасно была похожа на свою дочь, только без черной майки, кожаного браслета и банданы, а наоборот в какой-то тоскливой голубой кофточке и с невидимками в волосах. Дочка хотела программку, а то у всех есть, и мама говорила - ну купи, вон женщина ходит. А дочка говорила - а у меня нет денег, и мама отвечала - так я тебе дам. И так они говорили минут десять, потом дочка все-таки пошла за программкой, вернулась и сказала язвительно - с твоей стороны было гениально дать мне кошелек, в котором есть только пятьсот рублей! пришлось свои деньги использовать.
Рядом с этой девочкой сидела другая, чуть постарше, и не с мамой, а с молодым человеком, и от этого, видимо, куда более спокойная. Одета она была как-то противоречиво - черные джинсы, линялая черная майка и грязная кепка, а майка сзади была собрана в хвост такой золотистой заколкой с перламутровыми кружочками. И ногти у нее были длинные, золотистые и с блестками. По-моему, те, кто ходит летом в таких джинсах, ужасно неуверенно себя чувствует, и хочет, чтобы лето скорее кончилось.
А еще была девушка с растрепанной красной стрижкой и зеленой полосой на носу. Там детям и вообще всем желающим разрисовывали лица. Никогда не видела человека, которому бы так шла зеленая полоса на носу. На месте этой девушки я бы при каждой возможности рисовала бы себе такую полосу. Впрочем, может, она так и делает.
И еще там было много народу, целая толпа. М. говорит, что это все театральные деятели. Приехали на фестиваль.
Ну вот, а потом пришла тетка с перекошенным лицом, поорала на тех, кто сел на траву перед первым рядом, и начался спектакль. Про эту тетку в программке было написано, что она культурный работник.

Видела вчера рисунки на асфальте - девочки играли в крестики-нолики, на поле три на три. Сразу понятно, что девочки, потому что часть квадратов с крестиками и ноликами, а часть - с сердечками и смайликами. Смайлики такие, с большими глазами - =).

Сегодня моя жизнь сложилась таким образом, что мне пришлось временно покинуть мир бесплатной медицины ради платной. Бесплатная медицина очень хороша своей бесплатностью, но, к сожалению, это ее единственное достоинство. Впрочем, нет. Ей еще изумительно удаются анализы мочи.
Платная медицина располагается в том числе и на Таганке - в том месте, где раньше был травмпункт, помню, я несколько раз туда заглядывала, не помню только, зачем. То ли ждала кого-то, то ли кому-то в глаз якобы попало что-то (стекло!) и мы всей толпой думали, что надо бы в травмпункт. А может, кому-то попало не в глаз, а он упал и ударил палец, а палец посинел (перелом!). Ну или что-то в этом духе. В детстве у нас было немало поводов поошиваться около травмпункта, тем более, что про него ходили какие-то неясные слухи зловещего характера. Так вот, там был такой длинный желто-бежевый коридор с банкетками и пахло хлоркой. Слева у коридора были окна, а справа - двери.
Я вошла, ожидая коридора, но его не оказалось. Вместо коридора за некой стойкой, которую хочется назвать конторкой, стояла женщина в светло-зеленой форме, а напротив - четыре стула с бахилами. Женщина, конечно, сказала не "добро пожаловать, хлеб-соль", но в моей памяти ее слова сохранились именно так. Она спросила, что будет мне благоугодно, а потом сказала, не переставая улыбаться, - одевайте бахилы, раздевайтесь в гардеробе, потом прямо - в регистратуру. Регистратура сияла розовыми неоновыми буквами. Вместо хлорированного коридора были холл, кафетерий и коридорчик, полные медсестер в желтой форме, администраторш в светло-зеленой и врачих в белой. Все они были накрашены так, что казалось, будто каждой черты лица у них - по две. А у желтых медсестер веки припудрены еще и золотыми тенями - там, где осталось место от остального макияжа, уже возле бровей. На стенах приятного зеленого цвета - картины и экраны с водопадами и играет негромкая успокаивающая музыка. Я же - человек, привыкший к облезлому фикусу в кадке, засморканным коричневеньким шторам, бахилам по пять рублей, а некоторые вместо бахил на каждую ногу пакетики завязывают, приносят с собой и ходят в пакетиках. Поэтому я задрожала.
Впрочем, в регистратуре была очередь, а потом регистратурная девушка с огромными лиловыми губами сказала, что врач, к сожалению, заболел, один заболел, один остался, и вот она не знает, она сейчас позвонит, но там никто не берет трубку, наверно, лучше в другой раз, да, к сожалению, заболел, в другой раз. Душераздирающая, запутаннейшая история. Единственное, что я поняла - и в этом сверкающем месте людям не чуждо ничто человеческое. И под сантиметровым слоем косметики, вполне возможно, такие же органы, как у меня. Поэтому я вздохнула - разочарованно, но в чем-то с облегчением, надела пальто, сняла бахилы и уже занесла ногу над порогом, как вдруг.
- Что же, вас не приняли? - спросила нежным голосом самая первая администраторша, с хлебом-солью.
- Да, - сказала я, - у вас врач заболел.
- Нет, не может быть. Есть же второй.
И она подхватила меня, не слушая запутанных объяснений и через мгновение я снова оказалась в регистратуре - растерянная и без бахил.
- Вы почему отказываете? - спросила светло-зеленая администраторша и ее улыбка стала улыбкой Снежной Королевы.
Девушки залепетали про врача-заболел-дозвониться-договориться, но с ней этот номер не прошел.
- Вот уж не знала, что с ней нужно дополнительно договариваться, - отрезала администраторша совершенно ледяным голосом, - вхолостую работаете!
Регистратурная девушка совсем сникла, и даже ее губы слегка поблекли.
Администраторша была не Снежная Королева, а скорее мисс Корри.
- Вот, вам дадут талончик, вас примут, - повернулась она ко мне, разморозив улыбку.
Мир платной медицины чавкнул и сомкнулся у меня над головой.

Видела вчера женщину в длинной шубе, со сложными косичками на голове, в сапогах на тонких каблуках. Рядом с ней болтался мальчик лет трех в зеленой куртке, смотрел по сторонам, а она ему говорила:
- Ну разве тебе не интересно одеться красиво и пойти куда-нибудь? Чтобы все смотрели? Рубашку надеть...
Мальчику было явно не интересно.
Впрочем, рядом с ней еще шел муж, в кепке. Может быть, она ему говорила.

Всю неделю на моем пути некто с экскаватором роет яму. Сначала — по пути в булочную, на повороте. Там была не просто яма, а с одной стороны — яма, а с другой — заборчик, и еще поваленный столб. Чтобы никто не доехал до ямы — по крайней мере, с одной стороны. Огороженный с одной стороны ямой, с другой — забором и столбом, напротив сберкассы стоял джип.
Потом эту яму закопали и посыпали белым гравием, и выкопали другую, на маленькой дорожке, по которой я хотела спуститься, идя из магазина. Потом и эту закопали, и вырыли следующую, в трех метрах от первой. Сейчас уже четвертая.

На любом кладбище есть некое место под названием "контора", доверху полное прейскурантами.
В крематории тоже есть контора, там, помимо прочего - "выдача праха" и урны, урны. Урны в основном с ангелками и цветочками, некоторые - с какими-то надписями, типа как на открытке. Сейчас продают такие открытки, где все уже написано, остается только выбрать наименее пошлый стишок и подписаться под ним, можно еще нарисовать цветочков и воздушных шариков в качестве творчества. Вот и урны для праха делают на такой же манер.
После кремации урну можно забрать через месяц, наверно. Или через два. Как раз в этой конторе, в окошке "выдача праха". С урн стирают пыль - за месяц они успевают запылиться. В крематории пыльно. А на некоторых, почему-то, укрепляют крышки - наматывают скоч. Зачем, зачем, неужто они непрочно держатся, эти крышки? Не может быть. К урне дают фирменный пакет, из такого специального прочного картона, с ручками из шнурков. Пакет черный, и на нем нарисована бронзовая женская головка. Внутрь ставят урну - за нее надо расписаться - и человек выходит за дверь, в дождь, в руках у него сумка или рюкзак, какие-то пакеты и еще этот, фирменный. И там внутри - прах. Куда он идет, этот человек, в такой дождь, с этим прахом? Я не видела, чтобы кого-то хоронили, на этом участке номер один, под проливным ливнем. Хотя это ничего и не значит. Одно дело, когда надо закопать гроб. Он большой, его несут - шестеро, копают могилу, сложно не заметить. С урной совсем по другому, разрыть клумбу, поднять плиту, делов-то. Но все равно - столько народу забирали эти урны, с цветочками, с ангелками, одна женщина - та сразу две взяла, и потом они вышли под дождь, каждый с фирменным пакетом, и вдруг - поехали на автобусе, потом на метро, всё с пакетами, пришли домой и поставили свои урны с прахом на телевизоры.
В крематории, естественно, большая квадратная труба, и дым из нее, в белое небо. Сначала ничего, потом черный дым, потом опять ничего. И опять черный дым. Белое небо, дождь.
Почему-то очень холодно, все сотрудники простужены. Женщина, которая протирает урны от пыли, кашляет так, как будто у нее разрываются легкие, а мужик, тыкающий одним пальцем в компьютер, тот бесконечно шмыгает. Прямо не знаю, должно же быть тепло.
Посреди крематория большие железные ворота, справа - дверь, за ней коридор и небольшая комнатка, жуткий гранитный холод, там, среди досок и надгробных камней, жизнерадостный гравер Толя и общительный рабочий Рома вершат свои кладбищенские махинации. Лишнего, впрочем, не берут.

На футболе в тот раз была девушка, и не какая-нибудь футболистка, а настоящая тоненькая девушка с распущенными волосами, в спортивном лифчике, с длинными сережками в ушах. Она стояла у ворот и напряженно смотрела на поле, иногда беседовала с вратарями. Вратари, как известно, меняются раз в пять минут, она беседовала, когда попадались знакомые. Несколько раз ей удалось ударить по мячику, тогда она взвизгивала и смеялась, смущенно и серебристо. Гораздо чаще ей не удавалось ударить по мячику - она от него увертывалась и опять смущенно смеялась. Надо обладать большим мужеством, я считаю, чтобы полезть играть в футбол, совершенно не умея играть в футбол - в лифчике и сережках. И некоторым таким специальном чувством, или, наоборот, отсутствием некоторого такого специального чувства. Я ей в основном восхищалась, хотя она ужасно мешалась. Думаю, остальные тоже восхищались, хотя и им тоже она мешалась. Один чувак даже забил автогол из-за нее.
Дальше - фотографии, много, большие, как обычно "плохо откадрировано, ужасно снято, двадцать килограмм шума, четыре пинты мыла" - я, знаете, не умею фотографировать так, как мои прекрасные друзья, которых, однако же, со мной не было. Вроде - кручу колесики, жму на кнопки, а нет, все не то. Чего-то не хватает. Подозреваю, что рук, головы и умения.
Черно-белые, кстати, были бы лучше, но там же было солнце, и листья, и майки все надели касные и зеленые, будто специально. А девушку я не стала выкладывать. Она ужасно мешалась и поэтому плохо везде вышла.
( Море )